Центр современной практической философии

Философия мира и философия войны: разговор по душам… (размышления над книгой Александра Дугина «Философия войны» — М., Яуза, 2004)

Книга известного российского политолога случайно попалась мне в книжном магазине и привлекла  внимание, прежде всего, своим названием «Философия войны».  В это время я завершал работу над монографией, заключительная часть которой  посвящена разоблачению войны как таковой.  Интерес к книге Александра Дугина у меня оказался профессиональный, а потому анализ её будет обстоятельным и, по возможности, объективным.

Сначала я хотел противопоставить себя позиции Дугина и выразить это  уже в названии статьи, но, немного одумавшись, решил, что такое противопоставление будет лишь подогревать конфликтную ситуацию и вести к «войне».  Поэтому в названии звучит намерение к объединению и взаимопониманию, которое, конечно, предполагает решительное разоблачение стереотипов и мифологем, мешающих нашему пониманию.

Я предлагаю свой ответ автору не в качестве контрудара, а как приглашение за стол переговоров для того, чтобы поговорить «по душам»,  поговорить о родной стране и людях, которые хотят жить.

Назидательный тон книги о войне позволяет мне оценить автора как убеждённого стратега, идеолога будущих войн России с другими государствами  и, прежде всего, с США.  Идеолог войны – это особенный тип, интересный и с психоаналитической, и с философской точек зрения.

Каковы предпосылки его мышления?  Каково его воспитание? Чего он, собственно, хочет от других людей?  Эти вопросы заставляют внимательно вчитаться в текст книги, и реконструировать такой тип личности.

Любой идеолог хочет быть понятным для большинства своих сограждан, а потому использует в своём мышлении и языке простые и запоминающиеся образы-понятия, вокруг которых строится новая модель мира. Чаще всего используются оппозиционные образы: свет – тьма, пролетариат – буржуазия, небо – земля и др.  А. Дугин предлагает нам так называемую новую геополитическую модель мира, в которой главенствует оппозиция «Суша – Море», скрывающая за собой противостояние двух полюсов мирового человеческого сообщества: «Суша» — Восток – труд – русские – Православие; «Море» — Запад – капитал – англосаксы – западно-христианские конфессии (С. 66).

Заманчивая попытка «разрубить» мировое сообщество на два лагеря, наметить между ними линию фронта была бы уместна в жанре военной повести или военной фантастики, но не для научно-популярного сочинения, претендующего обосновать новую науку «геополитику», в которой эта попытка не только не уместна, но и не прилична.

Я не могу обвинять автора в невежестве или тупоумии, так как он мой коллега-философ и  занимает видное место в московском политбомонде, а потому попробую «вскрыть» особенности его мышления, попытаюсь показать его уровень понимания действительности. Ибо человечество знает много типов мировоззрения, и каждое из них претендует на достоверность и признание.

С моей точки зрения, Александр Дугин демонстрирует в своей книге тип родового − мифологического мышления, ориентированного на поддержание и продолжение жизни кровнородственной общины, рода как целого, живого организма.  Действительно, для крестьянской, патриархальной России характерен этот тип мышления, но в интерпретации автора он приобретает очень агрессивную направленность. Традиционная русская мифология является героической через защиту интересов рода-народа, но не через агрессивные намерения завоевать соседей и захватить их земли. В этих агрессивных намерениях выражалась имперская политика дома Романовых, но не содержание русской мифологии.

Русский мужик становился воином только по необходимости (вынуждено), так как ему приходилось защищать свою землю и государство, но он никогда не хотел быть агрессором, ведь земли и богатств у России предостаточно.

Для родового − мифологического мышления автора характерна полярность, двойственность, провоцирующая противоположные стороны к столкновению и вражде.  Эта полярность чётко выражена в оппозиции «свои — чужие», «друзья — враги». Такая полярность удобна для патриархальной, общинной жизни, основанной на не писаных правилах, традициях и обычаях.  При этом власть сосредотачивается у более опытных старейшин или более сильных воинов.  В этом случае род определяет себя через противопоставление своим врагам: «мы не немцы», «мы не кочевники», «мы не басурмане» и т.д.

Дугину нужен образ врага, по отношению к которому он намерен определить смысл и назначение русской общины и России в целом. Я подчёркиваю, что  ему нужен образ врага, т.е. некоторая художественно-эмоциональная фикция, не нуждающаяся в строгом понятийном и фактологическом анализе, ибо таким «образом» − фикцией очень удобно манипулировать, играть с этим образом, будоражить воображение доверчивых и не очень образованных сограждан и вводить их в заблуждение.

Если есть враг, значит, мы ещё живы! – такова экзистенциальная установка нашего политолога. Попробуем посмотреть на его тип мышления с психоаналитической точки зрения. Внимательное прочтение книги даёт поразительные факты военно-политической сублимации автора, что, в общем-то, понятно:  воин, постоянно находящийся в ожидании битвы, отлучён от семьи, жены или любимой женщины. Он подчинён интересам своей родовой «Матки» − Родины – матери, поэтому должен расходовать свою энергию не на мирные цели, а на защиту «Матки» от возможных чужих агрессивных (фаллических) намерений. Родовое сознание Дугина мы можем назвать теперь более точным понятием − «маточное сознание», которое вполне можно отнести к жизнедеятельности «муравьиного» рода-  народа.   

«Маточное сознание» находится под сильнейшим давлением «фаллического комплекса» или в беспокойном (нервозном) ожидании «Конца». Приближение  «Конца» к «Матке» не выносимо для Дугина, ведь этот «Конец» идёт откуда-то извне, он неизвестный, чужой. Что может он натворить?

«Маточное сознание» проявляет себя в том, что жизнь и труд членов рода  принадлежат именно «Матке», она их полновластная хозяйка, определяющая смысл всего рода. Дугин – раб своей «Матки»; она управляет им; она использует его в собственных целях, запрещая думать о другой женщине.  Любить можно только «Матку», поэтому не удивительны такие сублимирующие пассажи Великого Воина «Матки». Он пишет: ««Желание» − высшая тайна воина, яркий огонь его воли, стремление излить вовне избыток своей внутренней хлещущей через край жизненной силы» (С. 129).

Из этих рассуждений Дугина вытекает: пусть лучше воины имеют проституток или случайных женщин, которых они не будут любить, и не будут им преданы; воины предназначены служить только одной «Матке».  При этом случайные связи позволяют им быть безответственными за последствия извержений «жизненной силы», «Матка» прикроет их, даст оправдание.

Автор ясно об этом пишет: «Лучше для воина вначале сделать, а потом подумать. Даже в том случае, если он совершит что-то не то, кастовая (читай – «маточная» – прим. моё) этика полностью оправдает его» (С. 131).

Получается, что воины-муравьи находятся вне закона, они служат одной лишь «Матке».  Если ты «желаешь» «Матку» − ты служишь ей, ты всегда прав; тебя должны бояться все другие соплеменники — не воины, а тем более, ты должен быть ненавистен врагам, «желающим» твою родную «Матку».

Прошу меня извинить за некоторые вольности, и, возможно, чрезмерное употребление терминов телесного низа, но психоаналитическая интерпретация строится на этом и даёт интересные результаты.

В данном случае мы имеем дело с подростковым типом личности, страшащимся ответственности и ежедневного, самостоятельного утомительного труда.  Ему нужна абсолютная зависимость от образа праматери – «Матки», того исторического и генетического истока, с которым связаны его детские сексуальные желания и его детский страх перед другим «Концом» − его отцом, так что даже отец может стать врагом для такого самовлюблённого типажа.

Служение «Матке», т.е. некоторой общности, будь-то Церковь, Государство, Армия или другое, снимает с него гражданскую ответственность за поступки и превращает его в инфантильного субъекта, готового рисковать жизнью, завоёвывать другие земли  и подвергать опасности жизни других людей.  Действительно, если у меня нет собственного смысла жизни, и мои поступки зависят от внешней (хотя и родной) инстанции, т.е. «Матки», то жизнь теряет свою самоценность, становится лишь средством для подготовки к смерти.  Тут как тут и православные священники, указывающие на временность и никчёмность этой юдоли печали и отсылающие к миру иному.

Тема смерти является необходимой частью «маточного сознания». Если смерть неизбежна, то она должна быть прекрасна – героична для воина, чтобы он видел конечный смысл своих действий хотя бы в ней.  Дугин пишет: «Тот, кто не готовится к участию в битве, тот, кто отказывается от роли солдата, тот записывает себя не в дезертиры, а в жертвы.  Рано или поздно война настигнет его. … Война не заставит себя ждать. Она предопределена. Она сзади нас, она впереди. Она вокруг. Другое дело – какая война, за что, с кем и где? Но это второстепенно. Это выяснится по ходу дела» (С. 115-116).

Судя по этим словам, мы имеем дело с маниакальной настроенностью автора, живущего в непрекращающейся войне. Когда же он заявляет, что «педагогика созерцания трупа является важнейшей частью духовного созревания личности» (С. 117), это вызывает жуткое чувство, схожее с тем, когда знаешь, что сидишь рядом с убийцей, которому, к тому же, нравиться рассматривать трупы своих жертв.

Теперь мы можем перейти к главной части книги, которая называется «Война – наша мать».  Как это ни кощунственно звучит, но Дугин благословляет войну, прикрываясь при этом учением Христа. Во всём он видит войну между добром и злом, компромисс между которыми не возможен.  Прозрения автора доходят до мистических: «Христианское духовное воинство Нового Иерусалима, все искренне и истово чающие светлого Града ведут свою брань с антихристом и слугами его, ненавидя первого и сожалея о падении вторых.  Но всё это никак не снимает накала световой трансцендентной агрессии. «Не мир, но меч»» (С. 113).

Философу следовало бы по-аккуратнее обращаться с такими выражениями как «световая трансцендентная агрессия», несмотря на то, что они  заманчивы своей непонятностью и соблазняют псевдо-проникновением в высшие миры. Такие мистические интуиции превращают  учёного философа в амбициозного фантаста.

Но это всё цветочки по сравнению с другим тезисом Дугина: «Будучи вброшенными в мiр земной, мы помимо нашей воли мобилизованы на фронт. Этот факт мы должны принять» (С. 113-114).  Тотальная мобилизация мерещится автору не случайно, именно об этом мечтает «Матка», чтобы все мужчины служили ей, были готовы пожертвовать собой ради её интересов.

Голос «Матки» суров: «Ты можешь бояться прямого контакта со Смертью и кровью (хотя напрасно ты так поступаешь), но перед лицом Родины, ценности выше всех ценностей, ты не имеешь права на личное мнение, на свою позицию. Ты обязан идти на войну. У тебя нет выбора» (С. 122). Поистине − рабство в законе! Ужас!

Возникает такое чувство, что в России ещё не слышали ни о правах человека, ни о свободах, ни о гражданском самосознании. Александр Дугин со своими «геополитическими» амбициями, пытается ввергнуть нас в новое средневековье. Просто страшными для здравомыслящих (а по его терминологии «жидковатых») людей являются его предложения о том, чтобы военные пошли в политику, в управление страной, чтобы навязали свои понятия о смерти всему обществу.  Для этого должно быть создано, как пишет автор, «полузакрытое армейское общество орденского типа, которое стало бы штабом по реализации важнейшей социальной задачи…» (С. 142).

Самое интересное, что он сам не понимает смысл этой задачи, т. к. она  диктуется ему непосредственно «Маткой», и может  быть в любой момент изменена. Ну, черт с ней, с задачей! Это не так важно, по мнению Дугина, главное − ввязаться в бой, почуять врага нюхом. А враг   −   за океаном, это   −  США.

Автор  почти кричит  всему  человечеству: «Америка  −  наш враг!» Он готов повторять эту фразу утром и вечером, до и после еды, до и после каждого извержения своей «жизненной силы». Потому что это  − его истина!

И вот он раскрывается суть: «Если нашим единственным содержанием будет маниакальный, бескомпромиссный, тотальный, фанатический, безусловный антиамериканизм, если он полностью поглотит  наше существо, вытеснит все остальные  соображения и мысли, мы найдем способ быть предельно эффективными в реализации наших планов»(С. 197-198).

Что здесь можно сказать? Русские киборги идут…  Стыдно и неловко за коллегу философа. Никак не может он расстаться с детскими мечтами о завоевании всего мира, о победоносном шествии его игрушечной армии по континентам.  Это было бы смешно, если бы не было личным убеждением известного политолога, его глубинным «Хочу».

Что же делать с этим типом мышления?

Для начала  предлагаю заглянуть в Уголовный кодекс РФ, а именно открыть статью 354, в которой говорится о запрете публичных призывов к развязыванию агрессивной войны.  С учётом того, что тираж книги 5000 экземпляров и призывы к войне рассыпаны по всей книге, то опасность этих призывов должна насторожить и общественность, и правоохранительные органы.

Мне хотелось бы надеяться на то, что известный политолог публично извинится за свои агрессивные высказывания, противоречащие человеческому разуму и совести, и оскорбляющие достоинство мирных граждан России.

В свою очередь я вполне согласен с Александром Дугиным в том, что Россия сейчас находится в кризисном положении, она вновь стоит на распутье, и нуждается в новой правящей элите. Но в неё должны войти  умные, порядочные и достойные люди, и необязательно военные мужи, привыкшие выполнять чужие приказы.

Русская нация нуждается в самоопределении, в осмысленном выборе исторического пути, а не в стихийном самоутверждении. Об этом стоит размышлять, спорить, договариваться.  Война – это крайнее средство для тех, кто мало думает и не говорит по душам…

Мир вам.

 

2004

Комментарии по вопросу "Философия мира и философия войны: разговор по душам… (размышления над книгой Александра Дугина «Философия войны» — М., Яуза, 2004)"

• Оставьте первый комментарий по данному вопросу