(полемический отзыв на статью Ю.М. Резника «Новая гражданская общественность России как социально-этический проект межчеловечности». Вестник РФО Вып.1-2. 2019. )[1]
Логико-понятийный анализ проекта
С большим интересом прочитал и перечитал статью Ю.М. Резника в первом обновлённом журнале Вестник РФО. Статья с таким громким названием призвана начать большую и серьезную дискуссию о будущей России, ведь российское общество более 10 лет испытывает настоящий дефицит понимания будущего, и именно от философов ждут новых интересных идей и плодотворных проектов. Итак, что же предлагается россиянам в этом социально-этическом проекте?
По моему мнению, язык современной социально-практической философии должен быть красивым, понятным и лёгким, ведь он предназначен предлагать нашим современникам модель лучшего будущего, должен захватывать воображение и располагать к себе разум. И именно язык играет в этом важнейшую роль. Более того, язык философии является ориентиром для других социально-гуманитарных наук, которые изучают более конкретные сферы человеческой жизни, и вместе с философией пытаются проектировать будущее. И если язык философии будет очень сложным, не красивым и не интересным, то отношение к философии будет только ухудшаться. Оно и сейчас-то достаточно прохладное, а новые языковые эксперименты могут совсем его «заморозить»[2].
Теперь попробуем разобраться с содержанием новых терминов.
По словам Ю. М. Резника, понятие «межчеловечности» предназначено указать на возможность нового типа социальных отношений − не буржуазных, не капиталистических, не основанных на частной собственности и личном самоутверждении. При этом автор, констатирует, что либеральная модель не прижилась в России за 30 лет, и потому возникла потребность в новом коммунитаризме, некоем неоколлективизме с самобытными оттенками религиозной соборности и традиционной русской общинности. Он разъясняет понятие «межчеловечности» следующим образом:
во-первых, «она не имеет столь выраженной личностной окраски как либеральная общественность» (С. 22.).
Исходя из этой характеристики, мы можем предположить, что это сообщество заинтересованных в чем-то людей, например, вспоминаются пионерские слеты или комсомольские собрания, где над личностным началом доминировало однообразие.
Во-вторых, она «означает противоположность универсализму гражданских структур и идее общеродового развития человечества…» (Там же).
В этом аспекте, по-моему, явно просматривается неутомимая провинциальная тяга некоторых российских интеллектуалов к самобытности и квасному патриотизму. Полный отказ от универсализма и идеи общечеловеческого развития в современном глобальном мире является интеллектуальным ретроградством. Да и само философское мышление по своей природе является всеобщим, а не частно-региональным.
В-третьих, понятие «межчеловечности» характеризуется как между-бытие-людей, коренящееся в их экзистенции (С.23). Это есть некая связь между духовными единицами или монадами. Причём автор предполагает, что есть монады главные, которые будут определять смыслы для остальных людей, т.е. монад низшего уровня.
В этом третьем аспекте я нахожу интересную иерархическую модель устройства будущего общества, как бы состоящего из множества «духовных приходов», в каждом из которых будет свой «пастырь-наставник», контролирующий умонастроение и поведение подвластных монад. Такая как бы военно-церковная модель организации хорошо известна россиянам. Может быть, к ней нужно снова вернуться? Я лично в этом очень сомневаюсь.
Почти спасительными для автора оказываются ссылки на концепцию коммуникативного действия Ю. Хабермаса, но и здесь русский дух порождает совершенно особенное. Согласно, немецкому философу общество должно идти в направлении все большей рационализации личных и общественных коммуникаций, и эта еще веберовская идея подтверждается мировой практикой. При этом в проекте Ю. Резника делается акцент на «переживании трансцендентного». Следующий пассаж просто потрясающий: «Трансцендирование предполагает погружение в пространство «мерцающих» смыслов и «ускользающих» истин, где ничто и никто не вечны, где гораздо больше подразумевается, чем осмысливается рациональным образом. Для общественного сознания россиян – это весьма характерная черта» (С.26).
По моему разумению, это какое-то торжество мистики и иррационализма, которое действительно было свойственно беднейшим, необразованным слоям российского общества в дореволюционную эпоху. Но относить это «трансцендирование» к желаемому будущему, мне кажется, странным. И тут же наш автор взывает к тому, что в будущем обществе должен быть установлен «легитимный контроль за системой государственного управления снизу доверху» (С.26). Т.е. снова волшебный скачок от Н. Бердяева и позднего П. Новгородцева к М. Веберу и Ю. Хабермасу, от мистических «мерцающих смыслов» к тотальной рациональности и персональной ответственности.
Вот и попробуйте после таких интеллектуальных кульбитов завоевать доверие у психологов, социологов, политологов, юристов и других современных обществоведов!
Пожалуй, пора переходить к следующему авторскому понятию – «мирскости». Это понятие, заимствованное из философии М. Хайдеггера, профессор Резник трактует по-своему. Во-первых, использует свой перевод хайдеггеровского термина «Die Weltlichkeit» как «мирскость», а не ставший классическим перевод В. Бибихина − «мирность»[3]. Ю.М. Резник намерен подчеркнуть онтологический аспект необходимой включенности человека в общее бытие мира, но для социально-практического, философского проекта, на мой взгляд, более важным является аспект «мирности» как отсутствия войны с теми, кто рядом, а по-русски − «жить в мире и согласии». Мирное сосуществование в привычном нам словоупотреблении – это и есть основа нормальной, счастливой жизни людей на земле, и это первичное желание большинства современных россиян – «чтобы не было войны».
Этот антивоенный, антимилитаристский аспект будущего, по моему мнению, является наиболее существенным и понятным для большинства россиян и остального человечества, но наш автор оставляет его и погружается в метафизические грезы возможного «неприсвающего» бытия человека в мире, мистической «распахнутости» и побратимости неких абстрактных личностей. При этом ссылки на уважаемого М. Хайдеггера должны придать этим художественным образам солидность и научную авторитетность.
Однако само слово «мирскость» кажется мне каким-то пугающим, излишним, с не очень приятным ассоциативным контекстом. Если профессор Резник хочет показать возможное гармоничное сосуществование россиян между собой и со всей природой, то для этого можно найти более понятные и не пугающие слова и выражения. Важным аспектом «мирскости», по его словам, становится «культивирование особой экологии человеческого существования», но как показывает новейшая история России думающим и не боязливым людям приходится все чаще выходить на митинги против строительства мусорных полигонов и других вредных производств. И от умозрительной идиллии «экологии со-бытия» почти ничего не остается… особенно после выступления в ООН странной шведской девушки Греты Тунберг.
В настоящий момент я больше склоняюсь ко второму варианту, так как наше постсоветское общество состоит из очень разных социальных групп и интеллектуальных слоев, которые составляют разные жизненные миры, и, по мнению многих социологов, пребывают в своем закрытом полукрепостном состоянии. Такое сложное и расколотое общество нуждается в элементарном здравомыслии и жизненной прагматике, а новые утопии могут быть очень вредными для становящегося социума, которое с большим трудом находит точки соприкосновения и основания для совместных дел[4]. Поэтому философия должна быть максимально приближена к реальным людям, и быть ответственной за свои идеи и практические принципы, предназначенные совершенствовать реальную жизнь россиян, а не создавать чисто умозрительные конструкции, скопированные с зарубежных теорий.
Итак, уважаемый профессор Ю. М. Резник предлагает проект новой гражданской общественности в России, основанный на идеях постлиберальности, коммунитарности и экологичности. По его словам, это должна быть так называемая «неформальная» общественность. Само название «неформальная» в русскоязычном контексте является интригующим и даже провоцирующим своими анархо-самостийными ассоциациями, типа неорганизованной группы людей, которая не подчиняется общим законам и правилам, хотя сам автор подразумевает идею самоорганизованного общества. Но почему-то язык указывает на другое…
При этом в проекте очень бегло и схематично говорится о нынешней, «формальной» общественности (т.е. либеральной, по мнению автора) — «как о вынужденной совместности, связывающей людей общими узами и чаще всего навязанными им извне ценностями или нормами…» (С. 29). Если исходить из этой характеристики, то мы должны представить «неформальную» общественность в виде совершенно добровольного союза всегда приятных друг другу лиц, морально автономных и вместе с тем абсолютно толерантных друг к другу субъектов; т.е. должны представить гипотетическое общество ангелоподобных существ.
Идея такой утопической общности человеко-ангелов кого-то, наверное, может очаровать и вдохновить, например, на написание музыкального произведения или стихотворной поэмы, но здравый смысл и научно-исторические знания заставляют нас более трезво относиться к разнообразию человеческой природы, существенным различиям и неизбежным противоречиям, конфликтам в любом человеческом сообществе. Идеализировать людей могут поэты, фантасты, создатели виртуальных игр, а ученым – это запрещает разум и исторический опыт.
Анализ смыслового содержания этого проекта порождает больше вопросов, чем дает ответов. Например, что такое «постлиберальная» экономика? Вроде бы она не должна быть либерально-капиталистической и основанной на частном интересе, но и не должна быть административно-командной или социалистической. Наверное, предполагается какой-то гибридный вариант, о котором мы можем только догадываться. А без ясного представления экономической основы будущего общества дальше идти просто бессмысленно, так как это важнейшее требование научного системного подхода к изучению современных социальных процессов.
Системный обзор проекта
В проекте профессора Ю.М. Резника я обнаруживаю искусственный отрыв общественно-гражданской сферы жизни от других важнейших сфер – экономической и государственно-политической. Такая методологическая операция удобна тем, что позволяет не устанавливать необходимой взаимосвязи между общественно-гражданской сферой и экономико-политическими отношениями и системой госуправления, тем самым автор как бы освобождается от необходимости выражать свои экономико-политические знания и убеждения, и тем самым предохраняя себя от возможных личных рисков и научных затруднений. В общем, так удобнее и безопаснее. Но с точки зрения системного подхода такой проект оказывается очень поверхностным и, по сути, иллюзорным, так как не раскрывает необходимых реальных основ будущего российского общества. Автор лишь намекает на эти основы, и тут же ускользает от определенностей и ответственности. В такие интеллектуальные «игры» хорошо играть в виртуальном мире, где у игроков десятки жизней и все происходит понарошку. А в реальной жизни от ученых-обществоведов требуются достоверные знания и ответственные, обоснованные проекты, относящиеся к нашему общему будущему, которое во многом зависит от наших выводов и решений.
Авторский подход оказывается очень осторожным, почти политически стерильным, но такая «стерильность» дискредитирует современную социально-практическую философию и превращает самих философов в отвлеченных мыслителей, далеких от реальной жизни.
Заключение
Подводя итог полемическому отзыву, хочется поддержать сам замысел социально-философского проектирования будущего российского общества. Такого рода проектирование должно опираться на системно-эволюционный подход, который наиболее соответствует современному уровню развития социально-гуманитарных знаний и переходному состоянию нашего постсоветского общества. Надеюсь, что сделанные мною критические комментарии помогут найти слова и смыслы, наиболее подходящие для описания нашего возможного будущего и для реального совершенствования жизни большинства россиян.
[1] См.: Резник Ю.М. «Новая гражданская общественность России как социально-этический проект межчеловечности» // Вестник РФО. Вып.1-2. 2019. С. 20-30.
[2] Наглядным примером может служить неудачный языковой эксперимент академика А.А. Гусейнова, который в 2009 году предложил российскому философскому сообществу концепцию «негативной этики». Это название вызвало языковое неприятие, несмотря на актуальное и интересное содержание самой концепции. Поэтому, насколько мне известно, дальнейшего распространения «негативной этики» в России не последовало. См.: Гусейнов А. А. Что я понимаю под негативной этикой? // Вестник Московского университета. Сер.7. Философия. 2009 № 6. С. 3-20.
[3] См.: Хайдеггер М. Бытие и время // Пер. с нем. В.В. Бибихина. М.: “Ad Marginem”. 1997. 452 с.
[4] См.: Мясников А.Г. Избыточная духовность как проблема современной практической философии // CREDO new. Теоретический журнал. С-Петербург: СпГУ. 2018. № 3. С. 113-129.
Добавить комментарий
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.